Байкальские мемуары, из архивов
Feb. 8th, 2011 01:09 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
isgerdrИзначально запись - точнее, серия записей - сделана 27 марта 2006 года.
Давно хотела целиком рассказать про свою поездку на Байкал. Было это в сентябре 2004 года, и это было мое первое путешествие по России восточнее Волги. Поехала я туда не так себе просто, а по работе - сопровождая группу журналистов.
Уже подготовка к пресс-туру была весьма бардачной, потому что иркутская сторона, хоть ты тресни, шевелиться не хотела. Вдобавок из-за разницы во времени общаться с ними можно было только утром по Москве, а у меня это полностью мертвая зона. Плюс вечная бюрократическая игра в "передай другому": тебы посылают в соседний департамент, тот - еще в соседний, они посылают к своему начальнику, начальник посылает в другой отдел, тот отдел посылает обратно в начало цепочки... Убеждая всех этих ежиков, что они всю жизнь мечтали с нами сотрудничать, я уже чувствовала себя каким-то чертовым джедаем. Вдобавок у меня поселилось четкое подозрение, что население Иркутска имеет эстонское происхождение:
- Здравствуйте, меня зовут ..., отдел международного сотрудничества ..., мы организуем поездку в Россию журналистов по тематике ..., в ходе визита хотелось бы...
- Эээ, а это что, какая-то фирма?
М-да. Говорю я, кстати, довольно медленно и вроде проблем с дикцией не испытываю. Эстонцы...
Наконец более-менее график утрясен, что не утрясено - надеемся утрясти на месте, прибывает группа. Разрешите представить действующих лиц:
Валери - сопровождающая французской стороны. Мистически настроенная молодая женщина. Невообразимая зануда.
Серж - вольноплавающий фотограф. Убьется за хороший ракурс, идет куда угодно, но только не туда, куда надо идти, причем срочно.
Клод-Мари - старый журналюга с огромным жизненным опытом и отвратительным характером. Трепло и истерик. Рот почти не закрывал всю поездку, а остальные внимали с благоговением.
Алэн - журналюга помоложе, весьма приятен в общении, но раздолбай.
Франсуа - ничем не выделяется, просто работает над репортажем. Наименее хлопотный экземпляр.
Я - сопровождающий, то есть организатор встреч, переводчик, посредник и гид в одном лице. Плюс воспитатель детсада на прогулке, потому что эти акулы пера разбредались, как тараканы. Я не понимаю, почему на фразу "А сейчас выходим и идем туда-то, причем быстро" надо заказывать себе следующую чашку кофе. Причем не потрудиться даже предложить мне стул, пока они пьют эту чашку. А потом без слова встать и уйти, оставив меня расплачиваться за их кофе (поездку оплачивала наша сторона), догонять их и опять собирать в кучу, потому что они уже успели разбрестись.
Вообще мое мнение о якобы немереной французской галантности после этой поездки сдохло безвозвратно. Уже при посадке в самолет отличился Серж - его задела какая-то дама, он не моргнув глазом дал ей сдачи. Француз, блин. После чего проследовал в салон и задрых. Дама, конечно, тоже хороша – долго возбухала и что-то вещала про свои связи в администрации, что она доложит кому следует и те отпинают кого попало, но была проигнорена.
Перелет был тяжелый – пять часов лета и пять часов разницы во времени «проглотили» ночь, а уж французам вообще хорошо – из Парижа в Москву они прилетели тоже ночным рейсом. Такая уж хреновая стыковка вышла. Так что из самолета мы вывалились слегка никакие. Приехали в гостиницу, немного пришли в себя, стали совещаться по программе. Выяснился ряд интересных вещей. В частности, нас гнусно дезинформировали, сказав, что до Баргузинского заповедника можно добраться на катере. Можно-то можно… только дороги почти сутки, а у нас пять дней на все про все. Клод-Мари закатил истерику (истерящий мужик – зрелище мерзкое, истерящий дед – зрелище мерзкое вдвойне), но в итоге ситуевина разрешилась благополучно – мы сумели организовать себе вертолет. Правда, квадратные глаза бухгалтеров при виде счета я еще долго буду помнить.
Не успели решить транспортный вопрос, тут новая напасть – в Иркутске упала мобильная связь. То есть совсем. Это с ней периодически случается. На весь вечер мобильники мертвы как дронты. Естественно, при этом до зарезу надо созвониться с рядом людей. В ход идет телефон-автомат, потом, после ухода дамы, принимающей за него деньги – у нее рабочий день закончился – бизнес-центр отеля.
Отель, кстати, весьма неплох – маленькие уютные номера, вкусная кормежка, два ресторана (европейский и китайский) и одна кафешка в советском духе. Китайский ресторан меня убил на месте горячим блюдом из огурцов, креветок и кешью (сочетание звучит жутковато, но на деле было очень вкусно) и ценами на порядок ниже московских. Шесть человек покушало там на сумму, которую в Москве в ресторане аналогичного уровня в центральной гостинице прокушал бы один.
Утряся, наконец, график на ближайшие дни, я уползла к себе в номер, посмотрела фрагмент какого-то байк-шоу (в Иркутске, оказывается, весьма серьезное байк-движение) и завалилась спать. Правда, через полчаса зазвонил телефон, на мое «алло!» бросили трубку. Древнейшая профессия, блин… Звонки повторялись каждый вечер, на женский голос бросали трубку, на мужской – как сообщали французы – предлагали услуги. Достали. Причем, по ходу, девушки отслеживали, когда народ уходил в номера…
На следующий день мы отправились в Баргузинский заповедник. Вылетели ни свет ни заря, ибо надо было обернуться засветло. Так я впервые в жизни оказалась на вертолете. Стремная штуковина. Вообще туда человек 20 помещается, но из-за большого перелета брали огромный запас топлива, так что влезли мы вшестером и баки. Шум внутри хреновины адский, выданные экипажем наушники помогают мало, к тому же все время сползают из-за вибрации. Чтобы что-то сказать – надо орать во всю глотку или обходиться жестами. Серж счастлив – открыл иллюминатор (из которого дует!), высунул туда объектив и снимает почти непрерывно. Я тоже щелкаю своей мыльницей, но сквозь стекло. Оно чистое. Фотоаппарат у меня тогда был пленочный, верный мой Canon, так что иллюстраций предъявить не могу. Но это было потрясающе красиво. Утренний Байкал, серебряные блики на воде, словно нарисованный Ольхон…
Во второй половине полета началось самое интересное. Ибо ночью я спала мало, а предыдущей – не спала почти вообще. Поэтому я сижу и клюю носом. Клюнув особенно капитально, я четко вижу сосны, берег Байкала, поляну, на которую сел наш вертолет… Просыпаюсь – нет, еще летим. Сознание опять плывет, опять сосны, тропинки, берег… Нет, мы все еще летим. Но вот наконец вертолет идет на посадку… и за иллюминатором я вижу тот пейзаж, который только что явился. Баргузинский заповедник еще до встречи показал мне себя.
Мы познакомились с директором заповедника Геннадием Янкусом. Высокий старик с абсолютно белыми волосами, прямая спина, точные движения – старость без дряхлости. И невероятно ясные глаза. К такому медведь из лесу выйдет – а тот с ним о своем поговорит и пойдут себе оба дальше. Медведей там, кстати, полно. Один из егерей так и сказал: «Прилетели бы часа на два пораньше – как раз бы увидели, как я из поселка трех медведей выгонял!». Мишки шляются вокруг совершенно внаглую, выносят заборы, ночью люди ныкаются по домам, а по улицам медведи гуляют. А если учесть, что две трети домов заброшено – того гляди они еще и в домах поселятся.
Янкус дал моим гаврикам интервью, много рассказывал о себе. Леса байкальские ему дом родной, он даже родился под сосной в лесу и, по его словам, так же и умереть хочет. В заповеднике лет тридцать с небольшим. Связи с «большой землей» почти нет – самолеты из Улан-Удэ больше не летают, катеру от Иркутска идти сутки… Рассказывал, как возили женщину рожать в Северобайкальск. На снегоходе по льду Байкала. Туда отвезли нормально, а обратно – уже с младенцем – ехали ночью и впилились в торос. Навигации нет, ничего нет, связались с землей, а где находятся – не знают. Сутки их искали, нашли и всех вернули в целости и сохранности. Хорошо ребенок начал свой жизненный путь…
Мы обедали в доме одного из егерей. Уха, в которой ложка стоит, омуль во всех его видах – уж на что я не рыбоед, а омуля уплетала за обе щеки – и водка «Седой Байкал». Вообще-то я водку не люблю, но тогда пила и добавки просила. Во-первых, потому что байкальская вода дает совершенно особый вкус. А во-вторых, все это было частью единого целого – сидеть в этой деревянной избушке, смотреть на покрытый туманом Байкал, разговаривать с егерями и пить водку. А еще самогон. Но он был невкусный. Хотя мои французы оценили. Правда, после этого снимки Сержа приобрели оригинальный ракурс :)
А потом туман немного рассеялся, и мы отправились кататься на катере. Серые облака, которые вдруг пробивает луч солнца и озаряет золотой лес на берегу… Серо-стальная вода и холодный ветер… С кормы радостный визг Валери: «А я видела нерпу!!!». Больше никто нерпу не видел – удрала, надо полагать, и правильно сделала.
На берегу нас ждал перебазировавшийся вертолет и ругающийся экипаж – туман слегка сбил нам график, а им надо было высадить нас на Ольхоне и вернуться в Иркутск засветло. Прыгаем внутрь, машем Янкусу, улетаем. Перед Ольхоном экипаж сделал такую штуку – для увеличения скорости пошел «на воздушной подушке», над самой водой. Мы шли на уровне скалистых берегов Ольхона, кажется, того и гляди зацепим винтом… Прошли. Высадились рядом с шаманской скалой Бурхан, и вертолет тут же ушел к Иркутску, а мы остались смотреть, как он улетает и как над Ольхоном заходят дожди. Целых три.
Через пять минут после высадки состоялся контакт с местным населением. Ибо бегавшие неподалеку ребятишки такого зрелища пропустить никак не могли. Завороженно смотрели, как Серж ввиду начинающегося дождя укладывает свою аппаратуру в рюкзак. Пятнадцатикилограммовая ДУРА, битком набитая объективами и прочими фотоприбамбасами, я проявила верх джедайского мастерства, убеждая персонал Домодедово, что это ручная кладь! Серж, впрочем, бегает с этим легко и непринужденно. Когда детеныши наконец смогли закрыть рты, я поинтересовалась, где тут у них турбаза. «А, вам к Никите! Это вон туда!» - и, чуть не лопаясь от сознания собственной важности, что помогают таким взрослым дядям и тетям, детишки повели нас на турбазу Никиты Бенчарова. За что получили от меня на троих мюслевый батончик. Не сразу поняли, что это такое.
Никита Бенчаров – это такой человек, который из своего ольхонского имения сделал этакую деревушку в народном стиле и теперь вместе с женой Натальей принимает там всяческих туристов за смешную цену 500 рэ в сутки с носа. С трехразовым питанием домашней кухней и размещением в двухместных комнатах с печным отоплением и биотуалетом в коридоре. В комнатах – веселенькие покрывала и офигительный запах дерева. Правда, с печным отоплением народ слегка перестарался, и температура в домиках взлетела под 28 градусов, спать при таком было проблемно. А к утру еще и собаки разлаялись.
Вообще Ольхон – остров добрых собак. Там вообще нет мелких пустобрехов, которые с визгливым тявканьем лезут под ноги. По Ольхону ходят огромные добродушные псы, очень трогательно просящие погладить. Они даже дружат с местным котенком. Гавкают разве что на попытки ночного вторжения на территорию. А так – добрейшие псины, котенок на них только что верхом не ездит. Котенок этот – отдельная песня. Серый нахальный тинейджер, который для прыжка с крыльца на дорожку не нашел лучшей промежуточной площадки, чем лысина Франсуа. По счастью, тот любит кошек. Но все равно слегка офигел, когда ему на голову упал котенок :)
На следующий день Никита организовал нам машину и гида, и мы поехали кататься по острову. В тот день я взяла обратно все ругательства по поводу дорог Подмосковья и Питера. И там и там дороги безупречные! А на Ольхоне их нет. Вообще. Где машина между деревьями или валунами пролезает – там и дорога. Единственное, что там может нормально ездить – это «буханка», в которой мы и болтались, как горошины в маракасе. Даже «козел» там рискует опрокинуться. Наша же «буханка» весело скакала по оврагам на скорости 60 км/ч, заставляя французов слегка зеленеть.
Мы посетили местную школу, где директор долго жаловался, что молодежи становится все меньше и меньше. Да – в то время как ольхонская земля налита жизнью, людей остров с себя выселяет. Байкал разрешает жить на своих берегах, но Ольхон людей не принимает. Хужир еще как-то держится, остальные селения медленно умирают. Большая часть домов пуста, работы на острове почти нет, вся молодежь уходит на большую землю. Соответственно, и детей все меньше. Когда-то работу давал рыбзавод, но и он почти загнулся. У меня есть кадр – старая, темная от времени пристань, на ней колясочный мотоцикл крайне боевого вида – а вокруг кристальная байкальская вода… Нет там людям места.
Но есть люди, которые сжились с Ольхоном. Это та пожилая женщина, которая показывала нам свой огород. Буйные травы под солнцем, деревянный домик… Французы долго смеялись, обнаружив в огороде коноплю. Ну растет она там! Сама по себе растет! Ну и дальше что? А еще там жил здоровенный кот.
А еще есть художница. Я не помню, как ее зовут. Она живет на Ольхоне, собирает байкальскую гальку и рисует на ней нерп. Или шаманов. Но чаще – нерп. Двух одинаковых нет, как нет двух одинаковых камней. Но все – живые, добрые, теплые, все нерпы улыбаются. И тем она живет – собирает гальку, рисует нерп и продает. А ее муж рисует байкальские пейзажи. Я уехала оттуда с несколькими гальками-нерпами, двух подарила, одна – с нерпенком и стеклянной рыбкой – живет у меня на столе. Даже в Париж со мной съездила. Очень люблю эту нерпу.
Мы поехали к скале Бурхан. Подходить к ней нельзя – это шаманское место. Мои скептики-атеисты покривились, но не пошли. Алэн попытался пошутить: «А если я орошу эту землю, со мной случится что-нибудь нехорошее?» Я просто мрачно ответила «Не советую», а Франсуа съязвил в ответ: «Да, и именно в том месте, которым ты согрешишь!». Алэн сказал «ой» и отказался от своих намерений. Ибо мало ли что, знаете ли :)
А я просто сидела на земле – день был удивительно солнечным для конца сентября, было все 26 градусов, впрочем, на Байкале сдвинуты сезоны, замерзает он в январе, оттаивает к июню… Просто сидела на земле, просто слушала ее. Остров насквозь пронизан силой, земля почти пульсирует от нее, и чувствуется удивительный покой… Подошел Франсуа, потоптался рядом и ушел – а трава, примятая его ботинками, чахлая коротенькая ольхонская трава, распрямилась с удивительной упругой силой – и словно не было здесь человека. Так и весь остров когда-нибудь смахнет с себя людские следы…
Потом мы уехали в лес. Там два шаманских круга, большой и маленький. Вроде туда ходить можно, но в большом я абсолютно ясно чувствовала – не пускает. Не надо туда ходить. Поэтому я оставила французов с гидом, а сама оттуда вылезла. И нашла маленький круг. Посреди чахлой желтоватой травки, которой покрыт весь Ольхон – из-за вечных ветров там мало чего приличное может вырасти – идеальный круг такого разнотравья, какого я еще нигде не видела. Трава и выше, и гуще, и сильнее, чем где бы то ни было еще. И вот в этот круг я залезла. Он пустил меня. Тепло и покой, и сила ольхонской земли… Уйти оттуда просто так было бы невежливо. Я распустила волосы и положила свою резинку в самую середину трав. Может быть, с тех пор Ольхон меня и не отпускает – как не отпускает Ладога, которой я подарила браслет…
Вечером за нами пришла машина из Иркутска. Проскакав по ольхонским холмам, мы погрузились на паром. Первый раз в жизни переправлялась на пароме, это прикольно – туда заезжают машины, корма поднимается на манер этакой большой коробки, и поплыли. Это единственная связь Ольхона с землей – ну кроме вертолетов. Вроде бегает рейсовый автобус, но опять же тихо загибается.
Съехав с парома, порулили по трассе. Трасса тоже очень смешная – несколько километров идет асфальт рублевского качества, потом хлоп – и двести метров гравия. Или глины. Или вообще хрен поймет чего. Не соскучишься.
Приехали мы в поселок Еланцы. Живет там Валентин Хагдаев, ольхонский шаман. Шаман он в изрядной степени туристический – интервью раздает, песни поет, по праздникам и показать чего может. Посему его очень любит пресса, хоть за глаза жуликом и обзывает. А я вам вот что скажу. Не знаю я, какой он там шаман, а сила в нем есть. И дух ольхонский, жизнь эта пульсирующая, есть. И огонь в глазах есть. И на правой руке у него шесть пальцев.
Говорит Валентин по-русски, но не без труда – бурят он все-таки. Из рода Волка, между прочим. Слова подбирает с трудом, и акцент есть, но переводить его после егерей да экологов – одно удовольствие. Он же говорит, как поет, настолько красиво и с такой любовью к этой земле… Мы поехали с ним к горе, где есть наскальные рисунки. А перед горой – каменный алтарь. И розовый свет заходящего солнца. И все мои прожженные атеисты, кривившиеся всю дорогу, почему-то сразу утихли и молча поклонились горе… А еще Валентин спел бурятскую песню. Не помню уже, о чем она – это тоже была часть этой земли, этих гор и этого солнца…
Валентин пригласил нас за стол. Ох и объелись же мы! Мало нам Никиты с его запеченными в фольге омулями с укропом (отрываешь башку, открываешь рыбину – все кости сразу отпадают, бери и ешь!), теперь Валентин! Те же омули и сиги, плюс забавные пельмени величиной с детскую пинетку. Французы никак не могли к ним подступиться, пытаясь расковырять их вилкой и ножом, Валентин усмехнулся: «А у нас едят так» - взял пельмень рукой, макнул в сметану да и отправил в рот. Я последовала его примеру. А французы так вилками и колупались. А под столом шарился черный котенок и требовал общения. Почему-то у Валентина все кошки черные.
И опять Валентин говорил. О шаманизме, об истории этих земель, о легендах, о себе… Его переводить – как книгу, я вообще не задумывалась, что говорю, слова шли сами. Причем я «перевожу» и интонации, и жесты – на этот вечер я стала его зеркалом. И почему-то было чувство, что говорит он – мне. Единственной, кто понимает его без перевода. Не знаю, что подумали о Валентине французы (написал о нем только Франсуа, и немного), а вот я уходила с чувством, что получила подарок. И эта гора, и этот алтарь, и эти рассказы о шаманизме, и эта бурятская песня… Да будь Валентин хоть сто раз туристический шаман – зацепил он меня.
В Иркутск вернулись уже ночью. Рады были обрести наконец мобильную связь, потому что предстояло договориться о транспорте на завтра. Да – севернее Иркутска на Байкале связи нет. Никакой и вообще. В Баргузине у егерей даже с рациями туго, на весь Ольхон связи с миром – спутниковый телефон Никиты, который пашет, когда сам этого хочет. Французы были даже слегка удивлены. Во Франции-то так уехать от цивилизации, чтобы кончились ретрансляторы, нереально, хе-хе. На Байкале – чуть отъедешь от Иркутска, и ты в информационном вакууме. Хотя если ехать на юг – связь бывает.
На следующее утро мы поехали на машине в Листвянку, что стоит на самом берегу Байкала. Трасса – местная Рублевка, отличная дорога, не то что колдобины по дороге на Ольхон, вокруг – леса, уже немного тронутые осенью, а за ними просматривается Ангара… Красота. Приезжаем в Листвянку – при ясной погоде виден противоположный берег Байкала, а там горы, где уже выпал снег…
Французы – как всегда – учапали пить кофе, а я пошла на пристань, где познакомилась с очень симпатичным рыжим псом. Классическая такая лохматая портовая псина. А потом подошел наш корабль под названием «Солнечный ветер». Прогулочный катер, переделанный из рыбацкого. Капитана очень в тему звали Андрей Рыбаков. Получив разрешение на причаливание в Прибайкальском национальном парке, мы не торопясь двинулись вдоль берега (вытрясти французов из кафе – это была сверхзадача!). Крейсерская скорость «Солнечного ветра» - 13 км/ч, при этом он вполне себе возит народ через весь Байкал. На однодневную экскурсию берет до шести-семи человек, на более длительные – только до четырех, ибо в носовой каюте только четыре спальных места. Кораблик хоть и маленький, но все удобства на нем разместились.
Высадившись на маленькую пристань на террирории Прибайкальского национального парка, мы немного прошли вдоль берега и встретили егеря заповедника. А также его супругу. Они нам рассказали, что до ближайшей цивилизации от них – минимум шесть километров по берегу, это если по прямой. Впрочем, цивилизация им нужна очень редко. Хозяйство – свое, электричество – от генератора… В беседу встрял гигантский черно-белый кот, что называется, сибирский бойцовый. Котяра настойчиво требовал внимания. Я рада, что при общении с ним не стала снимать кожаные перчатки – его когти и клыки их все равно проходили насквозь, и это котик просто играл. Хозяйского пса он гоняет почем зря, впрочем, собак посетителей заповедника – тоже.
А потом мы пошли бродить по берегу. Если воду Ладоги я сравнивала с серебром, то вода Байкала – сталь. Напоенная силой, невероятно чистая – на Ольхоне я видела дно у отвесного берега… Я зачерпнула воды – просто ладонью – во всем Байкале ее можно пить, только у истока Ангары течение поднимает муть со дна… А на берегу – нереально яркие краски ранней осени и пронзительно-синее небо.
Французы запросили есть, и жена егеря согласилась нам продать кое-что из еды. Мы получили десяток крутых яиц, домашний сыр, похожий на плавленый, и банку сливок. А знаете, что такое сибирские сливки? 60%, ложка стоит! Причем банка была извлечена из ручья, работающего холодильником. Все это мы отнесли на корабль и отчалили – мы собирались еще посетить участок Кругобайкальской железной дороги.
Веселье заключалось в том, что на Байкале поднялся ветер. Вы никогда не пробовали вшестером есть сливки из бегающей по столу банки? Очень увлекательный процесс! Французы сначала посмотрели на сливки с подозрением (холестерина, поди, испугались), но кушать-то хочется, и вот вся моя команда хомячит сливки так, что за ушами трещит. Даже не пролили.
А волнение тем временем усиливалось. Что делает в таком случае нормальный человек? Лезет в каюту. Что делаю я? Конечно, вылезаю на нос! Легкий «Солнечный ветер» пляшет по волнам, как пустая скорлупка, весь вес у него вынесен на корму, и нос торчит высоко над водой. Каждая волна – взлет как на качелях, удержаться на ногах реально сложно, да еще и палубу заливает вода. Но я стою на носу и смеюсь. Эти полчаса стоили всех приготовлений к поездке и всей возни с этой группой, которую мне давно хотелось перевешать на ближайшей сосне! Это было счастье. «А давай еще!» - смеюсь я, и приходит волна значительно выше предыдущих. Я протягиваю ладонь – и вода шаловливым щенком прыгает в горсть. Волны швыряют корабль, но в них нет ярости, нет неистовства воительницы-Ладоги, и я понимаю – Байкал играет с нами. Он как старый воин – или шаман – к которому пришел ребенок и принес свой игрушечный кораблик. Что же не поиграть, не покачать на коленях, не подбросить в воздух? И я смеюсь, я снова протягиваю руки под холодные брызги, я благодарю Байкал за такую встречу… Брызги обдают мне лицо – холодно. «Что ж ты маленьких обижаешь? – говорю я. – Мы же дети перед тобой, Байкал…». И верьте или нет – больше ни разу брызги не долетали до моего лица, хотя волнение ничуть не убавилось.
В конце концов я все-таки промокла и ушла в каюту. Честь и хвала моей куртке – выдержала. Намокли джинсы и перчатки. Ну, и очки были сплошь забрызганы. Но вытирать их мне было лень, а когда они высохли, я удивилась – байкальская вода не оставила следов. Это вам не московские дожди…
Кругобайкалка выглядит странно. Яркий осенний лес, горы, стальная глубина Байкала – и совершенно пустая железная дорога, по которой иногда бегает туристический паровозик. Мы его не застали. А еще видели крошечный деревянный домик – маленький пансионат. На самом берегу Байкала… курорты-санатории отдыхают.
В дороге Андрей Рыбаков рассказал немного о себе. Ему чуть за тридцать, корабль он построил сам и тем живет – летом катает народ по Байкалу, зимой отдыхает. Собирался строить второй корабль.
Перед возвращением в Иркутск мы побродили по пристани, и я купила фиолетового медведя. Из чароита.
Следующий день был посвящен встречам в Иркутске, соответственно мы немало мотались по городу. Шизанутое впечатление. Вот квартал, застроенный в середине 80-х – новее домов в Иркутске нет. Вот рядом улица из черных от времени, покосившихся деревянных изб. А вот в ряду этих изб такого же размера кирпичная лачужка с надписью «Музыкальный магазин», и перед ней стоят два байкера. Над одним из мотоциклов гордо реет знамя. А вот чистой воды хрущобы и гнусный бетонный забор с афишей «Ласкового мая». И рядом – явно довоенные постройки, и на углу улицы парень качает воду из колонки, ибо нет водопровода. И опять 80-е. И опять избы с резными наличниками. Байкеры. Минивэн на питерских номерах, вот не лень же ехать было!
Лимнологический институт. Это который озера изучает. Академик Грачев, старик в инвалидном кресле с яснейшим взглядом и умом. «Если все человечество утопить в Байкале, - говорит он, - уровень воды поднимется на шесть сантиметров. Только и всего». Алэн лихорадочно пишет – все это войдет в его статью. Франсуа и Клод-Мари удрали шляться по городу, и отлично – хоть от старого пня отдохнуть.
Вообще по адресу Клода-Мари у меня весь пресс-тур была одна мысль: «Когда ж тя удар хватит?!». Хватил. Не удар, правда, а приступ нефрита, но свернуло деда в бараний рог. Оно, конечно, нехорошо, но особого сочувствия я не испытывала – достал уже своими истериками, а тут сразу стал тихий и безобидный.
А еще, пока эти гаврики гуляли, я попробовала в ресторане отеля жареное мороженое. Офигенная штука. Я так поняла, это делается так – берем шарик мороженого, обмазываем кляром и быстро обжариваем во фритюре. Получаем горячую скорлупу из теста с холодным мороженым внутри. Вкусно.
Кроме того, мне необходимо было произвести такую бюрократическую процедуру, как проставление печатей в командировочном удостоверении. Блин. Эти деятели в отеле панически боятся печатей и подписей. А зачем, а мы такого не делаем, а не положено, а вдруг чего будет… Тьфу.
А на следующий день в Иркутске пошел снег. Но мы уже улетали. Байкал подарил нам свои последние ясные дни.
Давно хотела целиком рассказать про свою поездку на Байкал. Было это в сентябре 2004 года, и это было мое первое путешествие по России восточнее Волги. Поехала я туда не так себе просто, а по работе - сопровождая группу журналистов.
Уже подготовка к пресс-туру была весьма бардачной, потому что иркутская сторона, хоть ты тресни, шевелиться не хотела. Вдобавок из-за разницы во времени общаться с ними можно было только утром по Москве, а у меня это полностью мертвая зона. Плюс вечная бюрократическая игра в "передай другому": тебы посылают в соседний департамент, тот - еще в соседний, они посылают к своему начальнику, начальник посылает в другой отдел, тот отдел посылает обратно в начало цепочки... Убеждая всех этих ежиков, что они всю жизнь мечтали с нами сотрудничать, я уже чувствовала себя каким-то чертовым джедаем. Вдобавок у меня поселилось четкое подозрение, что население Иркутска имеет эстонское происхождение:
- Здравствуйте, меня зовут ..., отдел международного сотрудничества ..., мы организуем поездку в Россию журналистов по тематике ..., в ходе визита хотелось бы...
- Эээ, а это что, какая-то фирма?
М-да. Говорю я, кстати, довольно медленно и вроде проблем с дикцией не испытываю. Эстонцы...
Наконец более-менее график утрясен, что не утрясено - надеемся утрясти на месте, прибывает группа. Разрешите представить действующих лиц:
Валери - сопровождающая французской стороны. Мистически настроенная молодая женщина. Невообразимая зануда.
Серж - вольноплавающий фотограф. Убьется за хороший ракурс, идет куда угодно, но только не туда, куда надо идти, причем срочно.
Клод-Мари - старый журналюга с огромным жизненным опытом и отвратительным характером. Трепло и истерик. Рот почти не закрывал всю поездку, а остальные внимали с благоговением.
Алэн - журналюга помоложе, весьма приятен в общении, но раздолбай.
Франсуа - ничем не выделяется, просто работает над репортажем. Наименее хлопотный экземпляр.
Я - сопровождающий, то есть организатор встреч, переводчик, посредник и гид в одном лице. Плюс воспитатель детсада на прогулке, потому что эти акулы пера разбредались, как тараканы. Я не понимаю, почему на фразу "А сейчас выходим и идем туда-то, причем быстро" надо заказывать себе следующую чашку кофе. Причем не потрудиться даже предложить мне стул, пока они пьют эту чашку. А потом без слова встать и уйти, оставив меня расплачиваться за их кофе (поездку оплачивала наша сторона), догонять их и опять собирать в кучу, потому что они уже успели разбрестись.
Вообще мое мнение о якобы немереной французской галантности после этой поездки сдохло безвозвратно. Уже при посадке в самолет отличился Серж - его задела какая-то дама, он не моргнув глазом дал ей сдачи. Француз, блин. После чего проследовал в салон и задрых. Дама, конечно, тоже хороша – долго возбухала и что-то вещала про свои связи в администрации, что она доложит кому следует и те отпинают кого попало, но была проигнорена.
Перелет был тяжелый – пять часов лета и пять часов разницы во времени «проглотили» ночь, а уж французам вообще хорошо – из Парижа в Москву они прилетели тоже ночным рейсом. Такая уж хреновая стыковка вышла. Так что из самолета мы вывалились слегка никакие. Приехали в гостиницу, немного пришли в себя, стали совещаться по программе. Выяснился ряд интересных вещей. В частности, нас гнусно дезинформировали, сказав, что до Баргузинского заповедника можно добраться на катере. Можно-то можно… только дороги почти сутки, а у нас пять дней на все про все. Клод-Мари закатил истерику (истерящий мужик – зрелище мерзкое, истерящий дед – зрелище мерзкое вдвойне), но в итоге ситуевина разрешилась благополучно – мы сумели организовать себе вертолет. Правда, квадратные глаза бухгалтеров при виде счета я еще долго буду помнить.
Не успели решить транспортный вопрос, тут новая напасть – в Иркутске упала мобильная связь. То есть совсем. Это с ней периодически случается. На весь вечер мобильники мертвы как дронты. Естественно, при этом до зарезу надо созвониться с рядом людей. В ход идет телефон-автомат, потом, после ухода дамы, принимающей за него деньги – у нее рабочий день закончился – бизнес-центр отеля.
Отель, кстати, весьма неплох – маленькие уютные номера, вкусная кормежка, два ресторана (европейский и китайский) и одна кафешка в советском духе. Китайский ресторан меня убил на месте горячим блюдом из огурцов, креветок и кешью (сочетание звучит жутковато, но на деле было очень вкусно) и ценами на порядок ниже московских. Шесть человек покушало там на сумму, которую в Москве в ресторане аналогичного уровня в центральной гостинице прокушал бы один.
Утряся, наконец, график на ближайшие дни, я уползла к себе в номер, посмотрела фрагмент какого-то байк-шоу (в Иркутске, оказывается, весьма серьезное байк-движение) и завалилась спать. Правда, через полчаса зазвонил телефон, на мое «алло!» бросили трубку. Древнейшая профессия, блин… Звонки повторялись каждый вечер, на женский голос бросали трубку, на мужской – как сообщали французы – предлагали услуги. Достали. Причем, по ходу, девушки отслеживали, когда народ уходил в номера…
На следующий день мы отправились в Баргузинский заповедник. Вылетели ни свет ни заря, ибо надо было обернуться засветло. Так я впервые в жизни оказалась на вертолете. Стремная штуковина. Вообще туда человек 20 помещается, но из-за большого перелета брали огромный запас топлива, так что влезли мы вшестером и баки. Шум внутри хреновины адский, выданные экипажем наушники помогают мало, к тому же все время сползают из-за вибрации. Чтобы что-то сказать – надо орать во всю глотку или обходиться жестами. Серж счастлив – открыл иллюминатор (из которого дует!), высунул туда объектив и снимает почти непрерывно. Я тоже щелкаю своей мыльницей, но сквозь стекло. Оно чистое. Фотоаппарат у меня тогда был пленочный, верный мой Canon, так что иллюстраций предъявить не могу. Но это было потрясающе красиво. Утренний Байкал, серебряные блики на воде, словно нарисованный Ольхон…
Во второй половине полета началось самое интересное. Ибо ночью я спала мало, а предыдущей – не спала почти вообще. Поэтому я сижу и клюю носом. Клюнув особенно капитально, я четко вижу сосны, берег Байкала, поляну, на которую сел наш вертолет… Просыпаюсь – нет, еще летим. Сознание опять плывет, опять сосны, тропинки, берег… Нет, мы все еще летим. Но вот наконец вертолет идет на посадку… и за иллюминатором я вижу тот пейзаж, который только что явился. Баргузинский заповедник еще до встречи показал мне себя.
Мы познакомились с директором заповедника Геннадием Янкусом. Высокий старик с абсолютно белыми волосами, прямая спина, точные движения – старость без дряхлости. И невероятно ясные глаза. К такому медведь из лесу выйдет – а тот с ним о своем поговорит и пойдут себе оба дальше. Медведей там, кстати, полно. Один из егерей так и сказал: «Прилетели бы часа на два пораньше – как раз бы увидели, как я из поселка трех медведей выгонял!». Мишки шляются вокруг совершенно внаглую, выносят заборы, ночью люди ныкаются по домам, а по улицам медведи гуляют. А если учесть, что две трети домов заброшено – того гляди они еще и в домах поселятся.
Янкус дал моим гаврикам интервью, много рассказывал о себе. Леса байкальские ему дом родной, он даже родился под сосной в лесу и, по его словам, так же и умереть хочет. В заповеднике лет тридцать с небольшим. Связи с «большой землей» почти нет – самолеты из Улан-Удэ больше не летают, катеру от Иркутска идти сутки… Рассказывал, как возили женщину рожать в Северобайкальск. На снегоходе по льду Байкала. Туда отвезли нормально, а обратно – уже с младенцем – ехали ночью и впилились в торос. Навигации нет, ничего нет, связались с землей, а где находятся – не знают. Сутки их искали, нашли и всех вернули в целости и сохранности. Хорошо ребенок начал свой жизненный путь…
Мы обедали в доме одного из егерей. Уха, в которой ложка стоит, омуль во всех его видах – уж на что я не рыбоед, а омуля уплетала за обе щеки – и водка «Седой Байкал». Вообще-то я водку не люблю, но тогда пила и добавки просила. Во-первых, потому что байкальская вода дает совершенно особый вкус. А во-вторых, все это было частью единого целого – сидеть в этой деревянной избушке, смотреть на покрытый туманом Байкал, разговаривать с егерями и пить водку. А еще самогон. Но он был невкусный. Хотя мои французы оценили. Правда, после этого снимки Сержа приобрели оригинальный ракурс :)
А потом туман немного рассеялся, и мы отправились кататься на катере. Серые облака, которые вдруг пробивает луч солнца и озаряет золотой лес на берегу… Серо-стальная вода и холодный ветер… С кормы радостный визг Валери: «А я видела нерпу!!!». Больше никто нерпу не видел – удрала, надо полагать, и правильно сделала.
На берегу нас ждал перебазировавшийся вертолет и ругающийся экипаж – туман слегка сбил нам график, а им надо было высадить нас на Ольхоне и вернуться в Иркутск засветло. Прыгаем внутрь, машем Янкусу, улетаем. Перед Ольхоном экипаж сделал такую штуку – для увеличения скорости пошел «на воздушной подушке», над самой водой. Мы шли на уровне скалистых берегов Ольхона, кажется, того и гляди зацепим винтом… Прошли. Высадились рядом с шаманской скалой Бурхан, и вертолет тут же ушел к Иркутску, а мы остались смотреть, как он улетает и как над Ольхоном заходят дожди. Целых три.
Через пять минут после высадки состоялся контакт с местным населением. Ибо бегавшие неподалеку ребятишки такого зрелища пропустить никак не могли. Завороженно смотрели, как Серж ввиду начинающегося дождя укладывает свою аппаратуру в рюкзак. Пятнадцатикилограммовая ДУРА, битком набитая объективами и прочими фотоприбамбасами, я проявила верх джедайского мастерства, убеждая персонал Домодедово, что это ручная кладь! Серж, впрочем, бегает с этим легко и непринужденно. Когда детеныши наконец смогли закрыть рты, я поинтересовалась, где тут у них турбаза. «А, вам к Никите! Это вон туда!» - и, чуть не лопаясь от сознания собственной важности, что помогают таким взрослым дядям и тетям, детишки повели нас на турбазу Никиты Бенчарова. За что получили от меня на троих мюслевый батончик. Не сразу поняли, что это такое.
Никита Бенчаров – это такой человек, который из своего ольхонского имения сделал этакую деревушку в народном стиле и теперь вместе с женой Натальей принимает там всяческих туристов за смешную цену 500 рэ в сутки с носа. С трехразовым питанием домашней кухней и размещением в двухместных комнатах с печным отоплением и биотуалетом в коридоре. В комнатах – веселенькие покрывала и офигительный запах дерева. Правда, с печным отоплением народ слегка перестарался, и температура в домиках взлетела под 28 градусов, спать при таком было проблемно. А к утру еще и собаки разлаялись.
Вообще Ольхон – остров добрых собак. Там вообще нет мелких пустобрехов, которые с визгливым тявканьем лезут под ноги. По Ольхону ходят огромные добродушные псы, очень трогательно просящие погладить. Они даже дружат с местным котенком. Гавкают разве что на попытки ночного вторжения на территорию. А так – добрейшие псины, котенок на них только что верхом не ездит. Котенок этот – отдельная песня. Серый нахальный тинейджер, который для прыжка с крыльца на дорожку не нашел лучшей промежуточной площадки, чем лысина Франсуа. По счастью, тот любит кошек. Но все равно слегка офигел, когда ему на голову упал котенок :)
На следующий день Никита организовал нам машину и гида, и мы поехали кататься по острову. В тот день я взяла обратно все ругательства по поводу дорог Подмосковья и Питера. И там и там дороги безупречные! А на Ольхоне их нет. Вообще. Где машина между деревьями или валунами пролезает – там и дорога. Единственное, что там может нормально ездить – это «буханка», в которой мы и болтались, как горошины в маракасе. Даже «козел» там рискует опрокинуться. Наша же «буханка» весело скакала по оврагам на скорости 60 км/ч, заставляя французов слегка зеленеть.
Мы посетили местную школу, где директор долго жаловался, что молодежи становится все меньше и меньше. Да – в то время как ольхонская земля налита жизнью, людей остров с себя выселяет. Байкал разрешает жить на своих берегах, но Ольхон людей не принимает. Хужир еще как-то держится, остальные селения медленно умирают. Большая часть домов пуста, работы на острове почти нет, вся молодежь уходит на большую землю. Соответственно, и детей все меньше. Когда-то работу давал рыбзавод, но и он почти загнулся. У меня есть кадр – старая, темная от времени пристань, на ней колясочный мотоцикл крайне боевого вида – а вокруг кристальная байкальская вода… Нет там людям места.
Но есть люди, которые сжились с Ольхоном. Это та пожилая женщина, которая показывала нам свой огород. Буйные травы под солнцем, деревянный домик… Французы долго смеялись, обнаружив в огороде коноплю. Ну растет она там! Сама по себе растет! Ну и дальше что? А еще там жил здоровенный кот.
А еще есть художница. Я не помню, как ее зовут. Она живет на Ольхоне, собирает байкальскую гальку и рисует на ней нерп. Или шаманов. Но чаще – нерп. Двух одинаковых нет, как нет двух одинаковых камней. Но все – живые, добрые, теплые, все нерпы улыбаются. И тем она живет – собирает гальку, рисует нерп и продает. А ее муж рисует байкальские пейзажи. Я уехала оттуда с несколькими гальками-нерпами, двух подарила, одна – с нерпенком и стеклянной рыбкой – живет у меня на столе. Даже в Париж со мной съездила. Очень люблю эту нерпу.
Мы поехали к скале Бурхан. Подходить к ней нельзя – это шаманское место. Мои скептики-атеисты покривились, но не пошли. Алэн попытался пошутить: «А если я орошу эту землю, со мной случится что-нибудь нехорошее?» Я просто мрачно ответила «Не советую», а Франсуа съязвил в ответ: «Да, и именно в том месте, которым ты согрешишь!». Алэн сказал «ой» и отказался от своих намерений. Ибо мало ли что, знаете ли :)
А я просто сидела на земле – день был удивительно солнечным для конца сентября, было все 26 градусов, впрочем, на Байкале сдвинуты сезоны, замерзает он в январе, оттаивает к июню… Просто сидела на земле, просто слушала ее. Остров насквозь пронизан силой, земля почти пульсирует от нее, и чувствуется удивительный покой… Подошел Франсуа, потоптался рядом и ушел – а трава, примятая его ботинками, чахлая коротенькая ольхонская трава, распрямилась с удивительной упругой силой – и словно не было здесь человека. Так и весь остров когда-нибудь смахнет с себя людские следы…
Потом мы уехали в лес. Там два шаманских круга, большой и маленький. Вроде туда ходить можно, но в большом я абсолютно ясно чувствовала – не пускает. Не надо туда ходить. Поэтому я оставила французов с гидом, а сама оттуда вылезла. И нашла маленький круг. Посреди чахлой желтоватой травки, которой покрыт весь Ольхон – из-за вечных ветров там мало чего приличное может вырасти – идеальный круг такого разнотравья, какого я еще нигде не видела. Трава и выше, и гуще, и сильнее, чем где бы то ни было еще. И вот в этот круг я залезла. Он пустил меня. Тепло и покой, и сила ольхонской земли… Уйти оттуда просто так было бы невежливо. Я распустила волосы и положила свою резинку в самую середину трав. Может быть, с тех пор Ольхон меня и не отпускает – как не отпускает Ладога, которой я подарила браслет…
Вечером за нами пришла машина из Иркутска. Проскакав по ольхонским холмам, мы погрузились на паром. Первый раз в жизни переправлялась на пароме, это прикольно – туда заезжают машины, корма поднимается на манер этакой большой коробки, и поплыли. Это единственная связь Ольхона с землей – ну кроме вертолетов. Вроде бегает рейсовый автобус, но опять же тихо загибается.
Съехав с парома, порулили по трассе. Трасса тоже очень смешная – несколько километров идет асфальт рублевского качества, потом хлоп – и двести метров гравия. Или глины. Или вообще хрен поймет чего. Не соскучишься.
Приехали мы в поселок Еланцы. Живет там Валентин Хагдаев, ольхонский шаман. Шаман он в изрядной степени туристический – интервью раздает, песни поет, по праздникам и показать чего может. Посему его очень любит пресса, хоть за глаза жуликом и обзывает. А я вам вот что скажу. Не знаю я, какой он там шаман, а сила в нем есть. И дух ольхонский, жизнь эта пульсирующая, есть. И огонь в глазах есть. И на правой руке у него шесть пальцев.
Говорит Валентин по-русски, но не без труда – бурят он все-таки. Из рода Волка, между прочим. Слова подбирает с трудом, и акцент есть, но переводить его после егерей да экологов – одно удовольствие. Он же говорит, как поет, настолько красиво и с такой любовью к этой земле… Мы поехали с ним к горе, где есть наскальные рисунки. А перед горой – каменный алтарь. И розовый свет заходящего солнца. И все мои прожженные атеисты, кривившиеся всю дорогу, почему-то сразу утихли и молча поклонились горе… А еще Валентин спел бурятскую песню. Не помню уже, о чем она – это тоже была часть этой земли, этих гор и этого солнца…
Валентин пригласил нас за стол. Ох и объелись же мы! Мало нам Никиты с его запеченными в фольге омулями с укропом (отрываешь башку, открываешь рыбину – все кости сразу отпадают, бери и ешь!), теперь Валентин! Те же омули и сиги, плюс забавные пельмени величиной с детскую пинетку. Французы никак не могли к ним подступиться, пытаясь расковырять их вилкой и ножом, Валентин усмехнулся: «А у нас едят так» - взял пельмень рукой, макнул в сметану да и отправил в рот. Я последовала его примеру. А французы так вилками и колупались. А под столом шарился черный котенок и требовал общения. Почему-то у Валентина все кошки черные.
И опять Валентин говорил. О шаманизме, об истории этих земель, о легендах, о себе… Его переводить – как книгу, я вообще не задумывалась, что говорю, слова шли сами. Причем я «перевожу» и интонации, и жесты – на этот вечер я стала его зеркалом. И почему-то было чувство, что говорит он – мне. Единственной, кто понимает его без перевода. Не знаю, что подумали о Валентине французы (написал о нем только Франсуа, и немного), а вот я уходила с чувством, что получила подарок. И эта гора, и этот алтарь, и эти рассказы о шаманизме, и эта бурятская песня… Да будь Валентин хоть сто раз туристический шаман – зацепил он меня.
В Иркутск вернулись уже ночью. Рады были обрести наконец мобильную связь, потому что предстояло договориться о транспорте на завтра. Да – севернее Иркутска на Байкале связи нет. Никакой и вообще. В Баргузине у егерей даже с рациями туго, на весь Ольхон связи с миром – спутниковый телефон Никиты, который пашет, когда сам этого хочет. Французы были даже слегка удивлены. Во Франции-то так уехать от цивилизации, чтобы кончились ретрансляторы, нереально, хе-хе. На Байкале – чуть отъедешь от Иркутска, и ты в информационном вакууме. Хотя если ехать на юг – связь бывает.
На следующее утро мы поехали на машине в Листвянку, что стоит на самом берегу Байкала. Трасса – местная Рублевка, отличная дорога, не то что колдобины по дороге на Ольхон, вокруг – леса, уже немного тронутые осенью, а за ними просматривается Ангара… Красота. Приезжаем в Листвянку – при ясной погоде виден противоположный берег Байкала, а там горы, где уже выпал снег…
Французы – как всегда – учапали пить кофе, а я пошла на пристань, где познакомилась с очень симпатичным рыжим псом. Классическая такая лохматая портовая псина. А потом подошел наш корабль под названием «Солнечный ветер». Прогулочный катер, переделанный из рыбацкого. Капитана очень в тему звали Андрей Рыбаков. Получив разрешение на причаливание в Прибайкальском национальном парке, мы не торопясь двинулись вдоль берега (вытрясти французов из кафе – это была сверхзадача!). Крейсерская скорость «Солнечного ветра» - 13 км/ч, при этом он вполне себе возит народ через весь Байкал. На однодневную экскурсию берет до шести-семи человек, на более длительные – только до четырех, ибо в носовой каюте только четыре спальных места. Кораблик хоть и маленький, но все удобства на нем разместились.
Высадившись на маленькую пристань на террирории Прибайкальского национального парка, мы немного прошли вдоль берега и встретили егеря заповедника. А также его супругу. Они нам рассказали, что до ближайшей цивилизации от них – минимум шесть километров по берегу, это если по прямой. Впрочем, цивилизация им нужна очень редко. Хозяйство – свое, электричество – от генератора… В беседу встрял гигантский черно-белый кот, что называется, сибирский бойцовый. Котяра настойчиво требовал внимания. Я рада, что при общении с ним не стала снимать кожаные перчатки – его когти и клыки их все равно проходили насквозь, и это котик просто играл. Хозяйского пса он гоняет почем зря, впрочем, собак посетителей заповедника – тоже.
А потом мы пошли бродить по берегу. Если воду Ладоги я сравнивала с серебром, то вода Байкала – сталь. Напоенная силой, невероятно чистая – на Ольхоне я видела дно у отвесного берега… Я зачерпнула воды – просто ладонью – во всем Байкале ее можно пить, только у истока Ангары течение поднимает муть со дна… А на берегу – нереально яркие краски ранней осени и пронзительно-синее небо.
Французы запросили есть, и жена егеря согласилась нам продать кое-что из еды. Мы получили десяток крутых яиц, домашний сыр, похожий на плавленый, и банку сливок. А знаете, что такое сибирские сливки? 60%, ложка стоит! Причем банка была извлечена из ручья, работающего холодильником. Все это мы отнесли на корабль и отчалили – мы собирались еще посетить участок Кругобайкальской железной дороги.
Веселье заключалось в том, что на Байкале поднялся ветер. Вы никогда не пробовали вшестером есть сливки из бегающей по столу банки? Очень увлекательный процесс! Французы сначала посмотрели на сливки с подозрением (холестерина, поди, испугались), но кушать-то хочется, и вот вся моя команда хомячит сливки так, что за ушами трещит. Даже не пролили.
А волнение тем временем усиливалось. Что делает в таком случае нормальный человек? Лезет в каюту. Что делаю я? Конечно, вылезаю на нос! Легкий «Солнечный ветер» пляшет по волнам, как пустая скорлупка, весь вес у него вынесен на корму, и нос торчит высоко над водой. Каждая волна – взлет как на качелях, удержаться на ногах реально сложно, да еще и палубу заливает вода. Но я стою на носу и смеюсь. Эти полчаса стоили всех приготовлений к поездке и всей возни с этой группой, которую мне давно хотелось перевешать на ближайшей сосне! Это было счастье. «А давай еще!» - смеюсь я, и приходит волна значительно выше предыдущих. Я протягиваю ладонь – и вода шаловливым щенком прыгает в горсть. Волны швыряют корабль, но в них нет ярости, нет неистовства воительницы-Ладоги, и я понимаю – Байкал играет с нами. Он как старый воин – или шаман – к которому пришел ребенок и принес свой игрушечный кораблик. Что же не поиграть, не покачать на коленях, не подбросить в воздух? И я смеюсь, я снова протягиваю руки под холодные брызги, я благодарю Байкал за такую встречу… Брызги обдают мне лицо – холодно. «Что ж ты маленьких обижаешь? – говорю я. – Мы же дети перед тобой, Байкал…». И верьте или нет – больше ни разу брызги не долетали до моего лица, хотя волнение ничуть не убавилось.
В конце концов я все-таки промокла и ушла в каюту. Честь и хвала моей куртке – выдержала. Намокли джинсы и перчатки. Ну, и очки были сплошь забрызганы. Но вытирать их мне было лень, а когда они высохли, я удивилась – байкальская вода не оставила следов. Это вам не московские дожди…
Кругобайкалка выглядит странно. Яркий осенний лес, горы, стальная глубина Байкала – и совершенно пустая железная дорога, по которой иногда бегает туристический паровозик. Мы его не застали. А еще видели крошечный деревянный домик – маленький пансионат. На самом берегу Байкала… курорты-санатории отдыхают.
В дороге Андрей Рыбаков рассказал немного о себе. Ему чуть за тридцать, корабль он построил сам и тем живет – летом катает народ по Байкалу, зимой отдыхает. Собирался строить второй корабль.
Перед возвращением в Иркутск мы побродили по пристани, и я купила фиолетового медведя. Из чароита.
Следующий день был посвящен встречам в Иркутске, соответственно мы немало мотались по городу. Шизанутое впечатление. Вот квартал, застроенный в середине 80-х – новее домов в Иркутске нет. Вот рядом улица из черных от времени, покосившихся деревянных изб. А вот в ряду этих изб такого же размера кирпичная лачужка с надписью «Музыкальный магазин», и перед ней стоят два байкера. Над одним из мотоциклов гордо реет знамя. А вот чистой воды хрущобы и гнусный бетонный забор с афишей «Ласкового мая». И рядом – явно довоенные постройки, и на углу улицы парень качает воду из колонки, ибо нет водопровода. И опять 80-е. И опять избы с резными наличниками. Байкеры. Минивэн на питерских номерах, вот не лень же ехать было!
Лимнологический институт. Это который озера изучает. Академик Грачев, старик в инвалидном кресле с яснейшим взглядом и умом. «Если все человечество утопить в Байкале, - говорит он, - уровень воды поднимется на шесть сантиметров. Только и всего». Алэн лихорадочно пишет – все это войдет в его статью. Франсуа и Клод-Мари удрали шляться по городу, и отлично – хоть от старого пня отдохнуть.
Вообще по адресу Клода-Мари у меня весь пресс-тур была одна мысль: «Когда ж тя удар хватит?!». Хватил. Не удар, правда, а приступ нефрита, но свернуло деда в бараний рог. Оно, конечно, нехорошо, но особого сочувствия я не испытывала – достал уже своими истериками, а тут сразу стал тихий и безобидный.
А еще, пока эти гаврики гуляли, я попробовала в ресторане отеля жареное мороженое. Офигенная штука. Я так поняла, это делается так – берем шарик мороженого, обмазываем кляром и быстро обжариваем во фритюре. Получаем горячую скорлупу из теста с холодным мороженым внутри. Вкусно.
Кроме того, мне необходимо было произвести такую бюрократическую процедуру, как проставление печатей в командировочном удостоверении. Блин. Эти деятели в отеле панически боятся печатей и подписей. А зачем, а мы такого не делаем, а не положено, а вдруг чего будет… Тьфу.
А на следующий день в Иркутске пошел снег. Но мы уже улетали. Байкал подарил нам свои последние ясные дни.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2011-02-08 08:06 am (UTC)no subject
Date: 2011-02-08 09:10 pm (UTC)no subject
Date: 2011-02-08 08:27 am (UTC)Ну ты и герой, пасти весь этот детсад на прогулке)
no subject
Date: 2011-02-08 09:12 pm (UTC)А вот опыт встречи с Байкалом был реально одним из самых интересных и переломных.