Мой-любимый-аналитик: о судьбах искусства
Jul. 31st, 2012 10:43 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
isgerdrИтак, продолжаем измываться :) Здесь и далее я уже развлекаюсь сугубо из любви к искусству, поскольку мимо ТАКОГО пройти не могла. Тем более что это уже не документ для внутреннего пользования, а вполне себе официально висящая на сайте статья. Пруфлинк: http://ria.ru/analytics/20060718/51503752.html. Как можно видеть из адреса, дело было 18 июля 2006 года.
Ниже - первая часть статьи (из пяти). Целиком ЭТО изучать - не вынесла душа поэта. Орфографию и пунктуацию я вообще не трогаю, корректор изошел по этому автору горючими слезами. В скобках - мои комментарии.
После распада СССР ситуация в искусстве резко переменилась - прежний патронаж партии над художниками сменили анархия и хаос. Особенно серьезно изменилось положение литераторов. Прежде писатели принадлежали к верхушке общества. Стать членом Союза писателей было очень непросто, порой на это у молодого литератора уходили годы жизни. Зато членство в Союзе позволяло пользоваться специальной отлаженной системой обслуживания: приобретение дефицитных продуктов, лечение в спецклинике, свой закрытый для посторонних книжный магазин, Дома Творчества на берегу Балтийского и Черного моря, фешенебельные санатории, а еще огромные гонорары за книгу. Среди советских писателей было несколько долларовых миллионеров, например, некто Георгий Марков, который тогда возглавлял Союз писателей, имя которого напрочь забыто.
(Так чье имя забыто-то? Маркова или Союза писателей? Нас такие ляпы отсекать в пятом классе учили! Я уж не говорю о нанизывании "которых".)
От писателей требовалось только одно - лояльность.
Перемены абсолютно разрушили сложившийся институт.
(А могли разрушить относительно? Я понимаю авторское негодование, но слова-то подбирать надо!)
Сам Союз распался на несколько враждующих группировок, закрылись практически все государственные издательства, 6 000 писателей оказались безработными и лишились всех благ.
Рынок стал определять место в литературе и уровень жизни писателя. В лидеры вышли новые издательства, такие например, как «АСТ», «Эксмо», «Олма-пресс». Эта триада сосредоточила в своих руках почти 60% книжного рынка: типографии, фабрики по производству бумаги, сеть книжных магазинов.
Они и стали проводить новую издательскую политику.
Заинтересованные в прибыли, а не в качестве литературного высказывания издательства сделали важнейший шаг к контролю над общественным вкусом, (а значит и мнением), сознательно нарушив европейскую традицию подачи чтива на книжный рынок. Секрет прост - книгу мягкой обложки, книгу для масскульта у нас подают и продают в престижной твердой обложке как серьезную литературу, проституируя наработанный в стране престиж классической книги.
(Нет, но каков слог! "Проституируя наработанный престиж" - это не перл, это Перл-Харбор!)
Последовательная реализация культурного подлога уже через пару лет привела к успеху, масскульт вошел в сознание публики как нечто вполне достойное.
В лидеры рынка вышли авторы серийных детективов, любовных романов, мистических приключений: Александра Маринина, Дарья Донцова, Борис Акунин и др.
Проекты «Маринина» и особенно «Акунин» серьезно исказили прежнюю иерархию радикальных ценностей литературного истеблишмента, читатель отвернулся от литературы серьезных тонов в сторону потребления текстов, где иллюзия бытия подменила жизнь, поданную как гарнир к событию, и историю, препарированную как приключение.
(Как историю можно "препарировать как приключение"?! Если я хоть что-нибудь понимаю, "препарировать" в переносном значении употребляется в смысле "дотошно, детально изучать, разделяя на составляющие". Насчет "проекта "Акунин" (употребленного в тексте несколько раз) я тоже что-то не поняла - это такой тонкий намек на работу литературных негров? Вроде бы господин Чхартишвили у нас вполне материален. Пишет, кстати, неплохо - мне не особо понравилось, но жить можно.)
Одновременно были брошены внушительные деньги в рекламу продвинутых имен на телевидении и радио. Замечу тем, кто не знает, что в эфире нет ни одной бесплатной программы посвященной литературе и писателю. За это нужно платить, от пяти тысяч долларов и выше. Такие суммы под силу только книжным монополистам.
Оказалось, что деньги гораздо более жестокий регулятор, чем цензура. Авторитет толстых журналов, тиражи которых упали до смехотворных нескольких тысяч экземпляров, (половина из которых оплачивалась Соросом), уже не мог и не может защитить серьезную литературу и придать ей статус законодателя вкусов.
((устало) Половина кого оплачивалась Соросом? Журналов или экземпляров?)
Глянцевые журналы перехватили лидерство и сформировали активную группу поддержки прибыльных имен. Практически все герои глянцевых журналов - лики той или иной формы проплаченной скрытой рекламы.
Этой тактике - чтиво, как мода и классика - сумели противостоять только несколько человек из радикальных писателей, прежде всего Сорокин и Пелевин, бренды которых были признаны годными для раскрутки.
(Так они пытались противостоять или были признаны годными для раскрутки? Автор хоть сам себя иногда перечитывает?)
Парадокс, но одновременно с грандиозной рекламой чтива, заработки авторов макулатуры упали до сущих грошей. (В среднем гигант «АСТ» платит сегодня детективщику около 10 тысяч рублей за книжку) только группы литературных рабов - все это засекречено - получают хорошие деньги.
("Откуда они знают, что здесь происходит, если они такие уж законопослушные?" (с) сторож садоводческого товарищества "Утес". Угу, все засекречено, но все знают, что и как.)
Пытаясь исправить фикции издательского пиара, литературная общественность создала целую сеть новейших литературных премий, от самых скромных типа премии Андрея Белого (бутылка белого сухого вина) до громкой премии имени Аполлона Григорьева (50 тысяч долларов), которую присуждает новообразованная академия российской словесности. Добавим сюда же премию «Триумф», премию имени Белкина, премию «Антибукер» (недавно она перестала существовать).
Отчасти ситуацию удалось выправить, среди лауреатов этой премиальной сети появился ряд серьезных писателей новой волны, например, Сергей Гандлевский и Андрей Дмитриев ... но одновременно с этим в ранг высокой литературы и премий «твердообложечников» попали беллетристы масскульта, например проект «Акунин» или сериал «Улицкая».
(И давно у нас Улицкая стала названием сериала?)
Раскусив важность премий, издательства масскульта, например, «Пальмира», объявили свои премии, среди которых по размаху выделилась премия «Национальный бестселлер», которая, отметив серьезного детективщика Леонида Юзефовича (в год открытия), затем дает премию господину Александру Проханову за роман «Господин Гексоген», который не выдерживает никаких серьезных критериев, если не считать высокую степень продаваемости романа.
(Как можно выдерживать или не выдерживать критерии? Либо роман не соответствует никаким критериям, либо не выдерживает никакой критики, а то, что буквы похожие - не делает эти слова взаимозаменяемыми!)
Одним словом, книга окончательно стала продуктом кулинарии.
Фикция и дух «все понарошку» стал кровью (пойлом) выморочной ситуации отмены литературы.
(На последней фразе мой мозг отказал. Кто нашел в ней смысл - разъясните, а?)
Сфабрикованная реальность, как ни странно стала в известном смысле копией прежней сфабрикованной реальности социалистического реализма. Только на новом уровне. И там и здесь первой жертвой текста становится истинность бытия и существование человека, читателю предлагается сфабрикованная реальность прежде по рецептам политическим, сегодня пошитая по лекалам рынка.
Таким же одиозным перекосам оппозиции истина - ложь подвержен рынок переводной прозы, где в лидеры может выйти, например, третьесортный версификатор Паоло Коэльо.
Существовать под прессом пиара оказалось для серьезной литературы идеальных движений духа так же непросто как в годы тотальной советской цензуры. У писателей поиска языка, например, такого волшебника как питерец Николай Исаев практически нет никаких шансов быть замеченными.
(Кто такой "писатель поиска языка"? Это который пишет об этих поисках? Или где?)
Сегодня более или менее объективная картина существования современной российской литературы складывается либо у редких славистов, которым интересна современная литература, либо у филологов высших учебных заведений. Например, на кафедре русской литературы петербургского педагогического университета имени Герцена, где сам дух научной истины требует панорамного линейного анализа всего, что есть (против иерархической вертикальной тактики издательского пиара), в перечне обязательного чтения по современной прозе можно встретить и Белова, и Распутина, и Пелевина, и Сорокина, и Марину Палей, и Шарова, и Мамлеева, и Битова, и Маканина.
Тем временем внутри самого литературного процесса я могу отметить исчерпанность радикализма и эстетическую усталость Большого стиля постмодерна. Модель, по которой работала литература последнего времени (где реальность становилась искажением, язык - материалом для языка же, абстрактное сменялось духовным, мечта - путешествием в миф, портрет вырастал до ландшафта и ареала, а серьез становился поводом для игры) серьезно себя исчерпала.
(Ааааааа, только не мой мозг! Как реальность может СТАТЬ искажением? Оппозиция "абстрактное - духовное" - тоже хорошо... На вырастающем до ландшафта портрете мозг свернулся вторично. К тому же "ареал" у нас вроде как был достаточно конкретным биологическим термином, и как портрет может до него вырасти? И вообще, описание героя через его окружение (если имелось в виду все-таки это) вроде не вчера придумали... Ну и свежеизобретенное слово "серьез" на закуску...)
Ниже - первая часть статьи (из пяти). Целиком ЭТО изучать - не вынесла душа поэта. Орфографию и пунктуацию я вообще не трогаю, корректор изошел по этому автору горючими слезами. В скобках - мои комментарии.
После распада СССР ситуация в искусстве резко переменилась - прежний патронаж партии над художниками сменили анархия и хаос. Особенно серьезно изменилось положение литераторов. Прежде писатели принадлежали к верхушке общества. Стать членом Союза писателей было очень непросто, порой на это у молодого литератора уходили годы жизни. Зато членство в Союзе позволяло пользоваться специальной отлаженной системой обслуживания: приобретение дефицитных продуктов, лечение в спецклинике, свой закрытый для посторонних книжный магазин, Дома Творчества на берегу Балтийского и Черного моря, фешенебельные санатории, а еще огромные гонорары за книгу. Среди советских писателей было несколько долларовых миллионеров, например, некто Георгий Марков, который тогда возглавлял Союз писателей, имя которого напрочь забыто.
(Так чье имя забыто-то? Маркова или Союза писателей? Нас такие ляпы отсекать в пятом классе учили! Я уж не говорю о нанизывании "которых".)
От писателей требовалось только одно - лояльность.
Перемены абсолютно разрушили сложившийся институт.
(А могли разрушить относительно? Я понимаю авторское негодование, но слова-то подбирать надо!)
Сам Союз распался на несколько враждующих группировок, закрылись практически все государственные издательства, 6 000 писателей оказались безработными и лишились всех благ.
Рынок стал определять место в литературе и уровень жизни писателя. В лидеры вышли новые издательства, такие например, как «АСТ», «Эксмо», «Олма-пресс». Эта триада сосредоточила в своих руках почти 60% книжного рынка: типографии, фабрики по производству бумаги, сеть книжных магазинов.
Они и стали проводить новую издательскую политику.
Заинтересованные в прибыли, а не в качестве литературного высказывания издательства сделали важнейший шаг к контролю над общественным вкусом, (а значит и мнением), сознательно нарушив европейскую традицию подачи чтива на книжный рынок. Секрет прост - книгу мягкой обложки, книгу для масскульта у нас подают и продают в престижной твердой обложке как серьезную литературу, проституируя наработанный в стране престиж классической книги.
(Нет, но каков слог! "Проституируя наработанный престиж" - это не перл, это Перл-Харбор!)
Последовательная реализация культурного подлога уже через пару лет привела к успеху, масскульт вошел в сознание публики как нечто вполне достойное.
В лидеры рынка вышли авторы серийных детективов, любовных романов, мистических приключений: Александра Маринина, Дарья Донцова, Борис Акунин и др.
Проекты «Маринина» и особенно «Акунин» серьезно исказили прежнюю иерархию радикальных ценностей литературного истеблишмента, читатель отвернулся от литературы серьезных тонов в сторону потребления текстов, где иллюзия бытия подменила жизнь, поданную как гарнир к событию, и историю, препарированную как приключение.
(Как историю можно "препарировать как приключение"?! Если я хоть что-нибудь понимаю, "препарировать" в переносном значении употребляется в смысле "дотошно, детально изучать, разделяя на составляющие". Насчет "проекта "Акунин" (употребленного в тексте несколько раз) я тоже что-то не поняла - это такой тонкий намек на работу литературных негров? Вроде бы господин Чхартишвили у нас вполне материален. Пишет, кстати, неплохо - мне не особо понравилось, но жить можно.)
Одновременно были брошены внушительные деньги в рекламу продвинутых имен на телевидении и радио. Замечу тем, кто не знает, что в эфире нет ни одной бесплатной программы посвященной литературе и писателю. За это нужно платить, от пяти тысяч долларов и выше. Такие суммы под силу только книжным монополистам.
Оказалось, что деньги гораздо более жестокий регулятор, чем цензура. Авторитет толстых журналов, тиражи которых упали до смехотворных нескольких тысяч экземпляров, (половина из которых оплачивалась Соросом), уже не мог и не может защитить серьезную литературу и придать ей статус законодателя вкусов.
((устало) Половина кого оплачивалась Соросом? Журналов или экземпляров?)
Глянцевые журналы перехватили лидерство и сформировали активную группу поддержки прибыльных имен. Практически все герои глянцевых журналов - лики той или иной формы проплаченной скрытой рекламы.
Этой тактике - чтиво, как мода и классика - сумели противостоять только несколько человек из радикальных писателей, прежде всего Сорокин и Пелевин, бренды которых были признаны годными для раскрутки.
(Так они пытались противостоять или были признаны годными для раскрутки? Автор хоть сам себя иногда перечитывает?)
Парадокс, но одновременно с грандиозной рекламой чтива, заработки авторов макулатуры упали до сущих грошей. (В среднем гигант «АСТ» платит сегодня детективщику около 10 тысяч рублей за книжку) только группы литературных рабов - все это засекречено - получают хорошие деньги.
("Откуда они знают, что здесь происходит, если они такие уж законопослушные?" (с) сторож садоводческого товарищества "Утес". Угу, все засекречено, но все знают, что и как.)
Пытаясь исправить фикции издательского пиара, литературная общественность создала целую сеть новейших литературных премий, от самых скромных типа премии Андрея Белого (бутылка белого сухого вина) до громкой премии имени Аполлона Григорьева (50 тысяч долларов), которую присуждает новообразованная академия российской словесности. Добавим сюда же премию «Триумф», премию имени Белкина, премию «Антибукер» (недавно она перестала существовать).
Отчасти ситуацию удалось выправить, среди лауреатов этой премиальной сети появился ряд серьезных писателей новой волны, например, Сергей Гандлевский и Андрей Дмитриев ... но одновременно с этим в ранг высокой литературы и премий «твердообложечников» попали беллетристы масскульта, например проект «Акунин» или сериал «Улицкая».
(И давно у нас Улицкая стала названием сериала?)
Раскусив важность премий, издательства масскульта, например, «Пальмира», объявили свои премии, среди которых по размаху выделилась премия «Национальный бестселлер», которая, отметив серьезного детективщика Леонида Юзефовича (в год открытия), затем дает премию господину Александру Проханову за роман «Господин Гексоген», который не выдерживает никаких серьезных критериев, если не считать высокую степень продаваемости романа.
(Как можно выдерживать или не выдерживать критерии? Либо роман не соответствует никаким критериям, либо не выдерживает никакой критики, а то, что буквы похожие - не делает эти слова взаимозаменяемыми!)
Одним словом, книга окончательно стала продуктом кулинарии.
Фикция и дух «все понарошку» стал кровью (пойлом) выморочной ситуации отмены литературы.
(На последней фразе мой мозг отказал. Кто нашел в ней смысл - разъясните, а?)
Сфабрикованная реальность, как ни странно стала в известном смысле копией прежней сфабрикованной реальности социалистического реализма. Только на новом уровне. И там и здесь первой жертвой текста становится истинность бытия и существование человека, читателю предлагается сфабрикованная реальность прежде по рецептам политическим, сегодня пошитая по лекалам рынка.
Таким же одиозным перекосам оппозиции истина - ложь подвержен рынок переводной прозы, где в лидеры может выйти, например, третьесортный версификатор Паоло Коэльо.
Существовать под прессом пиара оказалось для серьезной литературы идеальных движений духа так же непросто как в годы тотальной советской цензуры. У писателей поиска языка, например, такого волшебника как питерец Николай Исаев практически нет никаких шансов быть замеченными.
(Кто такой "писатель поиска языка"? Это который пишет об этих поисках? Или где?)
Сегодня более или менее объективная картина существования современной российской литературы складывается либо у редких славистов, которым интересна современная литература, либо у филологов высших учебных заведений. Например, на кафедре русской литературы петербургского педагогического университета имени Герцена, где сам дух научной истины требует панорамного линейного анализа всего, что есть (против иерархической вертикальной тактики издательского пиара), в перечне обязательного чтения по современной прозе можно встретить и Белова, и Распутина, и Пелевина, и Сорокина, и Марину Палей, и Шарова, и Мамлеева, и Битова, и Маканина.
Тем временем внутри самого литературного процесса я могу отметить исчерпанность радикализма и эстетическую усталость Большого стиля постмодерна. Модель, по которой работала литература последнего времени (где реальность становилась искажением, язык - материалом для языка же, абстрактное сменялось духовным, мечта - путешествием в миф, портрет вырастал до ландшафта и ареала, а серьез становился поводом для игры) серьезно себя исчерпала.
(Ааааааа, только не мой мозг! Как реальность может СТАТЬ искажением? Оппозиция "абстрактное - духовное" - тоже хорошо... На вырастающем до ландшафта портрете мозг свернулся вторично. К тому же "ареал" у нас вроде как был достаточно конкретным биологическим термином, и как портрет может до него вырасти? И вообще, описание героя через его окружение (если имелось в виду все-таки это) вроде не вчера придумали... Ну и свежеизобретенное слово "серьез" на закуску...)
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2012-07-31 09:43 am (UTC)no subject
Date: 2012-07-31 09:45 am (UTC)no subject
Date: 2012-07-31 09:53 am (UTC)no subject
Date: 2012-07-31 09:59 am (UTC)no subject
Date: 2012-07-31 09:59 am (UTC)Ыыыыыы! Зуб даю, тАвАрищ сим нетленным оборотом пытался показать, что он знает, что значит слово "постмодернизм".
Но написано мощно, да.
В стиле документации юниксоидных систем. Такой кадр пропал...
no subject
Date: 2012-07-31 10:05 am (UTC)no subject
Date: 2012-07-31 12:22 pm (UTC)no subject
Date: 2012-07-31 12:24 pm (UTC)no subject
Date: 2012-08-02 02:25 pm (UTC)И, чувствуется, что аффтор текста не любит постмодерн, хотя сам является его частью - такой вот перекос у чувака.
no subject
Date: 2012-08-02 02:26 pm (UTC)